Он со мной уже с детства. И всю жизнь кажется, что это было так давно. Какая-то война, бомбежки, разруха, голод, смерть… А если задуматься, то окончание этой войны пришло только за 15 лет до моего рождения. Детские воспоминания моих родителей ( отец 30-го, а мама 37-го года рождения) всю жизнь наводили на меня грусть и сочувствие.
Им еще повезло, что они находились в далеком от линии фронта Баку. Но одно только воспоминание мамы о том, как старшая сестра чтобы ее успокоить во время воздушной тревоги, делала ей куколок из проволоки с головой из остатков муки и кусочков старой ткани, вызывает у меня печаль.
Одного деда уже не было, погиб в лагерях в 37-м. Второго чуть не загубили со всей семьей свои же в 41-м за то, что он закончил в 1922г. Берлинский университет и мог быть «шпионом». Особо гордиться мне было не кем. Поэтому все детство я по крохам собирал информацию, не был ли кто из моих родственников на войне. Оказалось, что старший брат отца в 44-м закончил курсы военных летчиков, но так до фронта и не добрался. А вот родной брат бабушки с маминой стороны погиб на фронте. Родной брат бабушки с папиной стороны вернулся домой с медалями. Это меня поддерживало.
Лет с 9 до 13 я запоем читал книги о войне. Она жила в нас, она была нашим прошлым и настоящим. К ветеранам на улице мы относились как к старшим товарищам, которым втайне завидовали, глядя на их ордена и медали. К скверу у Большого театра раньше ходили все, потому что там было красиво и весело. Это потом пришли годы, когда седина ветеранов и одинокие люди с орденами и табличкой, на которой написано:» Ищу товарищей. 2-й Белорусский …» , стали вызывать у нас слезы.
Лет 15 моей соседкой была одинокая, тонкая, хрупкая женщина, с очень добрыми глазами, заботящаяся о нас, всегда готовая придти на помощь. Первый раз, когда 9 мая я увидел ее в орденах, в окружении таких же седовласых сверстников, я не мог поверить. Это потом уже стало для всех традицией, что к Лидии Кирилловне каждый год на праздник приезжали однополчане и они тихо отмечали его в ее тесной однокомнатной квартирке, сварив картошки и нарезав черного хлеба. Скоро ее не стало.
Потом пришли времена, когда телевидение сделало из этого праздника большой спектакль. И люди перестали видеть живых ветеранов. Куда удобнее, в свободный от работы праздничный день сидеть за пышным столом с обилием еды и питья и смотреть кино, слушать концерты. Поэтому, к сожалению, постепенно, для многих этот день стал просто выходным.
В этом году сыну задали по внеклассному чтению подготовить рассказ о войне. В этот день все были на работе, поэтому мне об этом стало известно поздно. Сначала я оторопел от того, что все книги о войне при переезде мы оставили теще. Тогда я попросил дочь найти рассказ в интернете. После того, как она целый час бесполезно пыталась это сделать, я рассердился и стал искать в сети сам. Полтора часа поиска ни к чему не привели. Мне стало страшно. Слава Богу, сын вспомнил рассказ, который готовил в прошлом году » Воронович и Орлович». Прослушав его, мы смеялись. Я — от того, что мне стало легче.
Уходят годы, уходят люди. Остается память. Память — это самое главное в жизни. Твоя жизнь, если она не сохранится ни в чьей памяти, по сути бесполезна. Есть события, которые нельзя забывать никогда. Потому что, если бы они завершились по другому, не было бы нас. Те кто сегодня пытаются переписывать историю, просто не хотят помнить, что ради этого Дня свои жизни сложили более 30.000.000 (тридцати миллионов) человек. Из них более 25 миллионов — наши соотечественники.
Вечная Вам память! За лишь один День Победы!
Прекрасная заметка. Замечательно, что у нас остались еще люди, которые не потопили в путине погоне за бабками и земными благами светлые чувства. Чувство сострадания, благодарности предыдущим поколениям, чувства гордости за страну. Не нанасное — мы мол сейчас пол-Европы с Gecci-Muccci купить можем.
Истинное чувство благородно.
Так держать! И дай Вам Бог здоровья!
Отличный пост!
Правда насчёт количества погибших существует множество разногласий… возможно благодарность стоит выражать гораздо большему количеству людей, отдавших жизнь за родину.
Наши дети помнят, знают, быть может, уже не настолько эмоционально воспринимают, как мы. Для них — это все очень давно, в другой, не их жизни. Мы же застали живых свидетелей и слышали их рассказы, мы впитали их боль в себя.
Но у наших детей есть «свои» трагедии — Беслан, терроризм. Не война… Но, по сути, чем терроризм от нее отличается? Все та же «юность, оборванная войной».