В центре Баку, в большой красивой квартире, где можно было потеряться человеку, который не очень знаком с ее устройством, жили-были мои дедушка и бабушка. Из длинной прихожей четыре двери вели в разные помещения. Первая дверь справа от входа, пожалуй, была самой главной в этом доме. Она вела в кабинет деда.

Войти туда можно было только по его приглашению. Дед, в то время заведующий кафедрой иностранных языков Азербайджанского Гос. Университета, профессор со знанием семи языков, уходил на работу рано, когда я еще спал. Возвращался он к двум часам. И к этому времени у нас с бабушкой все должно было быть готовым.

Обед, который мы начинали готовить с утра, состоял из  двух первых, двух вторых блюд, так как в дом помимо нас, внуков, ещё успевали придти на обед наши папы, у каждого из которых были свои вкусы. Так, если даже бабушка готовила плов, то для моего папы она готовила котлеты с жареной картошкой. Плов он не любит.

К  приходу деда в большом зале с камином и эркером, в центре которого перед окном стояла квадратная кадушка с большой ветвистой пальмой, должен был быть накрыт стол, натерты полы. И к моменту, когда он, помыв руки, возвращался из ванной, на столе уже должны были стоять тарелки с едой.

Я всегда с удовольствием смотрел, как дед своими очень белыми руками с длинными пальцами красиво брал зелень, хлеб, и очень незаметно с его тарелки исчезало первое блюдо. И тогда я должен был сообщить бабушке, что пора подавать второе. Как-то очень тихо и быстро он справлялся и с ним.

А потом, поднявшись во весь рост, наклонялся ко мне и о чем-то спрашивал или шутил. Это продолжалось несколько секунд. После чего он шел из зала в кабинет, куда другим уже вход был закрыт. Все знали, что он пошел спать и на это время в квартире должна быть полная тишина.

Просыпался он всегда в одно и то же время в 16.45. Узнавали мы об этом по достаточно громкому электрическому звонку. Дело в том, что в изголовье над его кроватью на электрическом проводе всегда висела кнопка этого звонка. И проснувшись, он её нажимал. Это было счастьем для меня, потому что к этому времени, даже если бабушке и удавалось меня уложить на часик поспать, я уже не мог не шуметь.

Но услышав этот звонок, моей первейшей обязанностью было подойти к двери кабинета, постучаться, а потом, услышав приглашение зайти, спросить деда, будет ли он пить чай. А чай был уже готов, и бабушка стояла рядом, в дверях, со с стаканом в подстаканнике и настойкой розы в бутылке. Поставив все это на журнальный стол рядом с кроватью, я усаживался на диван у противоположной стены, и мы вели медленную беседу о каких-то событиях в моей жизни.

Диван был кожаным и покрыт парусиновым чехлом, сшитым моей бабушкой, и мне всегда было на нем как-то неудобно, потому что ноги не доставали пола, а сидеть перед дедом, задрав ноги, было неприлично. И вообще, сидеть на диване в этом кабинете мне было невтерпеж, так как на стенах, в специальном шкафчике, сделанным руками деда по типу современных витрин, на каминной полке у изголовья его кровати, на письменном столе с лампой с зеленым абажуром стояло, висело и просто находилось столько интересных предметов, что о каждом из них непременно надо было что-то спросить.

А каждый предмет был определенной историей. Ну например, как в графин из тонкого стекла с длинным узким горлышком мог попасть большой персик. И дед мне объяснял, что для этого он ветку персикового дерева с еще не раскрывшимся цветком весной просовывал в этот графин, который подвязывал к дереву и уже внутри графина сначала расцветал цветок, а потом созревал плод. Его залили спиртом и он уже не первый десяток лет находился там.

Или фарфоровые монеты в двух прозрачных коробочках, висящих на стене. Их история была не менее интересной. Во время учебы деда в Берлинском университете с 1914 по 1922 год нищая в то время Германия выпустила монеты из фарфора, так как на металлические потребовалось бы больше расходов. Но, как известно, «скупой платит дважды». Очень скоро оказалось, что падая, монеты бьются не реже чем чашки. И срок хождения таких монет был очень короток, всего один год. Это была едва ли не единственная полная коллекция таких монет в СССР.

Так как дед был и филателистом, помимо тех больших альбомов, которые хранились в шкафу, самой редкой в его коллекции марок была серия филателистических подделок, которые тоже располагались на стене под стеклом. Разглядывая предметы, стоящие на каминной полке, я слушал, как путешествуя по Ирану, дед купил кальян, который сейчас, через много лет, величаво стоял перед нами. Мне он очень нравился, а рассказ доставлял неописуемое удовольствие, аж дух захватывало, когда я представлял себе эти конные путешествия. Так складывались наши будни.

Однажды, ранним утром в субботу бабушка собралась на рынок. Дед был дома, но из кабинета еще не выходил. Мне не хотелось идти с бабушкой и я уговорил ее оставить меня дома. Она просила меня не шуметь, сидеть в зале и дожидаться, когда дед выйдет из кабинета. Я сидел в зале на кресле и наблюдал, как вереница мелких муравьев сновала по кадке с пальмой вверх и вниз, выполняя одним им понятную работу.

Когда в прихожей раздался звук открывающейся двери, первым на него вышел дед. Увидев бабушку одну, он удивленно спросил про меня. Она, перепугавшись, что со мной что-то могло случиться, распахнула дверь зала и увидев меня, сидящего в кресле, облегченно сообщила , что целых два часа я послушно выполнял ее просьбу: не шуметь.