Ко мне на отдых, по сложившейся не так давно традиции, связанной с появлением дома в деревне, приехал папа. Это событие во всех отношениях очень важное и трепетное для меня. Только представьте, человек восьмидесяти двух лет, с достаточно хрупким здоровьем, садится в самолёт и летит за тысячи вёрст, что бы увидеть сына и внуков.
Когда я увидел его в зале прилета, в толпе загорелых молодых людей, достаточно уверенно идущего ко мне навстречу, сердце в очередной раз сжалось, и в который раз меня пронзил укол совести, что не я к нему прилетел, а он в очередной раз сделал этот шаг первым.
Встречи, расставания. Так сложилась наша судьба. С тех пор, как мы с мамой переехали жить в Москву, а случилось это уже 43 года тому назад, он никогда не давал мне шанса почувствовать себя без его заботы. В то время молодой и энергичный, он, работая в должности директора завода, выписывал себе командировки и два — три раза в год приезжал в Москву. При этом даже зимой умудрялся привезти мне ещё тёплым обед, приготовленный бабушкой рано утром.
Вот и в этот раз, он привёз всем подарки, фрукты, зелень, настоящую бакинскую пахлаву. А под вечер, когда мы сидели на улице и пили чай из самовара, попросил развязать коробку, которая ещё в аэропорту мне показалась неподъёмной. Когда я увидел в руках отца предметы, которые он доставал из неё, сложно найти названия чувствам, которые меня стали переполнять.
Первым в его руках я увидел медный ковш с кованой ручкой. Этот ковш, которому сейчас наверняка около двухсот лет, всегда находился в нашем прадедовском доме в Шуше, в тёмной комнате с запахом душистых трав и хлеба, где в углу, прислоненный к стене, стоял большой глиняный кувшин литров на 100, с широким горлом, в котором хранилась вода.
Ковшом, лежавшим на металлической крышке кувшина, разливали воду по другим сосудам. Чтобы к нему прикоснуться надо было сначала вымыть руки. И я помню, что воду в кувшин мы приносили в ведрах за километр и больше от дома, отстояв за ней очередь. С водой летом в горах всегда есть проблемы. Водопровод во дворе почти никогда не работал. Этот ковш оставался в моей памяти, как что-то святое. И вот он в моём доме, в Подмосковье.
Затем в руках отца появилось медное кованое ведерко. Сердце ещё раз ёкнуло. В этом ведёрке в колодец опускали продукты. Тогда ещё у нас не было холодильника. Поэтому в летнее время единственная постоянная прохлада могла сохраняться только в глубоком колодце прямо под верхней терассой. И я помню, как смуглые натруженные руки бабушки Ругии, стоящей над ним, метр за метром перебирают толстую верёвку с тем, чтобы опустить или достать это ведерко.
Третьим предметом оказалась медная пиала, в которой моя бабушка Энвер — ханум обычно размешивала чеснок с кефиром перед тем, как подать на стол мой любимый хяньгяль или долму в виноградных листьях. Я прикоснулся к ней, и мне показалось, что металл хранит до сих пор энергию этих чудесных рук.
Довершением всему был медный поднос, также как и вся посуда покрытый седым налётом времени, из под которого проглядывалась чеканная вязь рисунка, когда-то нанесенная твёрдой рукой мастера. На этом подносе бабушка любила сушить зелень. Обычно он стоял на подоконнике на балконе, наполненный мятой, укропом или чабрецом, заготавливающимися на зиму.
Передавая мне эти предметы, отец поочередно брал их в руки, прикасался к ним губами и лишь потом передавал мне. Я был в состоянии, которое трудно как-то охарактеризовать. Мне казалось, что мне передают в единственном и неповторимом экземпляре всю предыдущую историю моей семьи, что меня посвящают в святая-святых нашей фамилии, что я наконец-то обрёл ещё одну частичку того, что считается признаком счастья. Это невозможно объяснить.
Ещё большее волнение появилось во мне, когда на следующий день я показывал эти предметы моему сыну. В буквальном смысле я сказал ему следующее: «Теперь для меня нет более ценных предметов в жизни, чем эти. И что бы со мной не случилось, можешь потерять всё, но только не их».
Папа, который в это время стоял рядом, как-то облегченно вздохнул и сказал, что теперь ему будет спокойнее. Я не знаю, хорошо ли понял происходящее мой сын, но я очень надеюсь, что этот момент в жизни для него так же будет знаменательным и чем-то святым. С этого момента жизнь стала для меня ещё дороже и интереснее.
Не знаю, стоит ли ещё пытаться выражать свои мысли и чувства. Думаю, достаточно, чтобы меня поняли друзья и близкие. Единственное, что остаётся постоянной раной в душе, это отсутствие возможности посетить дом в Шуше. А отсюда появилась безумная мечта, восстановить его, поставить кувшин в той же комнате, налить в него воды и поставить все предметы на своё место. Надеюсь, она когда-нибудь сбудется. Но пока это только мечта.