Москва — это моя жизнь. Уже сорок лет я хожу по ее улицам, площадям, переулкам. То восхищаюсь красотой исторических мест или маленьким уголком одного из многочисленных парков. То прихожу в восторг от того, что в дебрях центральных улочек через много лет вдруг обнаруживаю ранее незамеченную церквушку. Она никогда не дает места унынию.
Даже в самые трудные периоды жизни, когда просто нет настроения или не к кому пойти, выйдя на улицу, сам того не понимая, попадаешь в поток, круговерть огромного часового механизма, и постепенно начинаешь вращаться, с каждым шагом ощущая себя причастным к ритму города.
Мои первые впечатления от Москвы уже такого далекого семидесятого года. Ясный солнечный летний день. Мы с мамой идем по пыльному, жаркому, очень свободному от людей и автомобилей, какому-то широченному и может быть поэтому кажущемуся несколько ленивым пространству. Это уже потом я буду четко представлять, что это Ленинский проспект.
А тогда мы искали мне школу, а заодно и работу маме. Попутно мама показывала мне какие-то магазины, называя их диковинными для меня именами: «Лейпциг», «Власта». Дойдя до улицы Кравченко, казалось что здесь и заканчивается Москва. Но что-то заставило нас пойти дальше, и обойдя огромный пустырь, мы очутились на территории школы-интерната №69, которая и стала для меня пристанищем на долгие 5 лет.
Подружившись с мальчиком из моего класса (как оказалось на всю жизнь), мы ходили к его бабушке и дедушке, которые проживали прямо за оградой нашей школы, в совхозе «Воронцово». Это сейчас Воронцовский парк и его окрестности считаются элитными местами обитания. А тогда это был самый заурядный сельский пейзаж с осенним бездорожьем, яблоневым садом, посадками клубники, заросшими прудами. Но как же хорошо было учиться и жить именно там. До сих пор сердце щемит, когда проезжаю мимо.
Но есть в памяти воспоминания и картинки Москвы, которые воспринимаются как документальное фото. По выходным интернат не работал. Мы снимали комнату в избе у двух стариков в маленькой деревушке Терешково, таких в то время оставалось еще немного на территории города. Доехав на метро до конечной ( в то время Юго-Западная) надо было сесть на автобус, который шел в Солнцево. По требованию он останавливался у обочины, и мы шли в сторону изб, над крышами которых вился дым из печных труб. Была зима.
Зайдя в дом, я попадал в пространство перед настоящей жаркой русской печью, в углублении которой разогревали чайник или готовили еду, а на ней было место, где можно было и полежать. Возле, на лавках у стен, сидели старик со старухой, оба в коротких валенках, дед в телогрейке без рукавов, бабушка в пуховом платке и байковом халате.
До сих пор мы вспоминаем, как на все вопросы мамы эта пожилая женщина с хитринкой в глазах отвечала: «Все может быть». Наша комната была глубже, за дверью. Там стояли две кровати и стол с табуретками. Туалет был во дворе. Но меня берегли и заставляли пользоваться ведром. Сейчас это тоже престижный район Москвы.
Потом была бурная и счастливая юность. Поступление в медучилище №7 на Таганке сразу после 8 классов, в 14 лет, раскрыло для меня этот район. Выходя из метро, нередко можно было видеть стоящую рядом с театром красную иномарку В. Высоцкого. Спустившись вниз вдоль Садового, я попадал на Ульяновскую, где по тем временам современнейшее здание училища было для нас, начинающих медиков, и университетом, и просто местом встреч. Оттуда после занятий наши пути лежали или в «Иллюзион» в кино, или на Курский, проводить девушку на электричку, а иногда и в пивнушку в Старосадском переулке.
А еще мне повезло, и на 3-м курсе училища я снимал комнату в коммуналке на Лермонтовской (Красные Ворота), рядом с метро, в самом центре. Балкон из моей комнаты и сейчас подпирают атланты, дом реставрирован. Так как жильцов на одну ванную комнату было человек 10, я с друзьями стал часто ходить в Сандуновские бани, в первый мужской разряд, там была лучшая парилка и две мраморные контрастные ванны. Культура посещения этих бань, описание отдельных персон, среди которых были и известные артисты и много интересного народа, достойны отдельного описания.
После службы в армии, в ноябре 80-го, я вернулся уже в свою квартиру в Большом Саввинском переулке, которую мама получила от работы. До Смоленской 10 мин. ходьбы, до Старого Арбата — 12, рядом Пироговка, Фрунзенская. Правда, поступил на рабфак в 3-й мед, поэтому занятия проходили в Старомонетном переулке, а это напротив Кремля.
Прожив там два года, я уже никогда не смогу считать Москвой то, что находится дальше от Спасской башни, чем Воробьевы горы, Елоховская церковь или Рижский вокзал. Переселившись оттуда в Перово, я лет 10 специально приезжал на Парк Культуры и шел пешком до Смоленки. Мне до сих пор кажется, что люди, идущие по улице в центре города, и говорят и выглядят иначе, как настоящие москвичи.
Я счастливый человек. Я знаю как выглядят настоящие москвичи. При этом, себя я москвичом конечно же не считаю. Я впитал эти образы еще в детстве. Почему-то мама акцентировала мое внимание на людях, которые действительно были москвичами в 3-м, 4-м поколениях. И теперь я почти безошибочно нахожу их в толпе. Чем они отличаются, трудно выразить словами, но зрительно мне все становится ясно. К сожалению, их становится все меньше и меньше. Я понимаю, что это судьба всех больших городов, но смириться с этим фактом мне очень трудно.
Говорить о Москве можно вечно. Сегодня это современный мегаполис, в котором есть все, что душе угодно, со своими плюсами и минусами. Но главное, что сохранилось сердце города, это его многочисленные улочки в центре, Бульварное и Садовое кольцо, отдельные церквушки и монастыри, площади и проспекты. Для каждого из нас она кажется особой, понятной только ему. И дай Бог, чтобы было больше людей, которые с гордостью станут произносить: «Моя Москва!»