Мне больше никогда не доводилось жить в городе, который в дальнейшем хотелось вспоминать так часто, с волнением и любовью . Может быть от того, что это детские воспоминания. Но мне кажется, тут дело в другом.https://aliev-blog.ru/2011/03/23/dom/
У Шуши есть второе имя, Гала, что в переводе означает крепость. И те, кто считают себя истинными шушинцами, когда их спрашивают люди в Азербайджане, откуда они родом, во все времена с гордостью отвечают: «Я из Галы». Одно это обстоятельство безоговорочно делает человека особенным, сильнее во всех отношениях. Я тоже так отвечаю.
И это неспроста. Когда-то наши предки (оба моих прадеда со стороны мамы и папы — шушинцы) обосновались на этом каменном пятачке на высоте 1600 метров, окруженном со всех сторон отвесными скалистыми обрывами. Они нашли там воду, построили дома, провели канализацию и с большим трудом (это ещё продолжалось и на моих глазах) смогли провести одну единственную дорогу вниз. Не везде там могли разойтись две легковые машины. https://aliev-blog.ru/2011/03/30/shusha-dom-fotoalbom/
При этом, я помню Шушу как достаточно современный город. В центре красивый рынок, древняя мечеть, нарядные пятиэтажки (не чета хрущёвкам), парк, корпуса санатория всесоюзного значения, куда приезжали отдыхать даже из Ленинграда и Москвы, музеи, кинотеатры, школы, училища, фабрики (мебельная и музыкальных инструментов).
И все же, главным достоянием города были его обитатели. Уже на въезде в центр города, в парке, перед круглой цветочной клумбой, слева от неё, на большой деревянной скамье, часто сидели мужчины-старожилы. Все, как один, в костюмах, светлых сорочках и в галстуках, кто-то в шляпе, кто-то в каракулевой папахе, мерно перебирающие четки за спокойным разговором.
Одного из тех, кто всегда был в папахе, звали Хан Шушинский. Я всё детство считал, что он настоящий хан, хозяин Шуши. По крайней мере, мои дед и отец всегда с ним здоровались почтительно. Оказывается, он был знаменитым певцом. Как-то я был удостоен чести быть ему представленным.
Мне очень повезло, мой дед тоже был одним из известных людей в городе. К нему часто в гости приходили его сверстники, или мы могли зайти к ним. Один из них был судья. Его так и звали, приклеив профессию к имени, СудАйюб. Это был сухой, подтянутый, небольшого роста, всегда одетый в костюм и шляпу пожилой человек.
Помню, как он тихо, почти шепотом, с доброй усмешкой в глазах, расспрашивал меня про жизнь в Москве. А потом они обсуждали местную власть и переживали, что те, кто у власти, много воруют. Позже дед мне поведал, что друг его был хорошим судьей, справедливым и неподкупным.
Кстати, моего деда после возвращения из Германии, куда он был направлен учиться, в Шуше называли НемецАлекпер. Дед закончил одномоментно сразу два факультета Берлинского университета: филологический и агрономический. Вернувшись, сначала он организовал первый в республике агрономический техникум, а потом возглавил кафедру иностранных языков в университете в Баку. Дед знал 7 языков.
К деду любил заходить Насир бек. Настоящий бек. У него были абсолютно европейскими: внешность, манера одеваться, разговор. Он был высок и статен, с густой седой шевелюрой, тонким, но с заметной горбинкой носом. В его глазах всегда была улыбка. Летом он ходил в свободном светлом парусиновом костюме и светлой обуви.
Помню, в то время у него была одна проблема, и он ее обсуждал с дедом. Как мне позже поведала бабушка, он не знал куда девать 17 кг. золота, которое ему досталось от отца. Представляете, каким было доверие этих людей друг к другу. В то время могли за один царский червонец посадить. Дед посоветовал ему построить новый дом. И уже на следующий год Насир бек пригласил нас посмотреть на его новое жилище.
Мы садились у нас на веранде, за большим столом, с самоваром, когда к нам приходили родственники деда. Чаще всего они приходили поодиночке. Его родная сестра Сякина ханум, вспоминая которую, я вижу её голубые, как небо глаза и понимаю, что они с дедом были какими-то особенными, как будто они знали какую-то тайну. При этом не помню ни одного диалога между ними.
Двоюродные сёстры: Мяхбуба ханум, педагог, высокая ,худая и бледная, немногословная, всегда нарядно, но строго одетая в европейское платье, внимательно слушавшая моего деда. Если она высказывалась, только тоном, не терпящим возражений. Я её немного боялся, всегда понимая, что меня рассматривают, как под лупой.
С нашей веранды на втором этаже открывался прекрасный вид на противоположную сторону ущелья, место, которое называется Патамдарт. Это было зелёное, поросшее деревьями и травой до горизонта плато с несколькими домиками и узенькими дорожками, по которым изредка двигались машины или шли люди. На этот пейзаж можно было смотреть бесконечно, что меня и спасало от постоянной опёки взрослых.
Саялы хала (тётя), маленького роста, всегда была закутана в тёплый тёмный платок, от которого исходил аромат горных трав. Помню, что я всегда поражался белизне её кожи лица с естественным румянцем на щеках. Она чаще всего говорила о лечении разных болезней, приносила какие-то травы и объясняла, как их заваривать.
Бабушка, надев лучшее платье, подавала чай, пахлаву, варенье, орехи, изюм, конфеты, сахар, который был заранее наколот ее неутомимыми руками. Атмосфера застолья была пронизана добрым лукавством в смеси с дымком от самовара. И кто бы не был в гостях, между дедом и бабушкой всегда существовала беззвучная связь.
По едва заметным, особым движениям рук, улыбкам, паузам, словам было понятно, что за столом что-то происходит. Как мне стало понятно немного позже, просто здесь были люди, которые помнили настоящие «старые добрые времена». Та же атмосфера возникала в кругу бабушкиных сестер и братьев. Все они были детьми Салим бека. О той жизни бабушка иногда мне тоже немного рассказывала.
Для меня и всех нас, всегда особой радостью был приезд к нам из Агдама семьи дяди Кямала. Он, как я помню, считался нам родственником, как со стороны деда, так и со стороны бабушки. Это был молодой по тем временам, красивый, излучающий доброту и энергию Человек. Его супруга, Кифаят ханум и две дочери всегда сопровождали его. Их визиты всегда были вовремя. У деда иногда могло портиться настроение, а тут такие гости.
Они всегда привозили много подарков. Это были 5-6 живых подросших цыплят кур, связанных за ноги, которых я распутывал и запускал в курятник. Сумки с персиками, грушами, сливой, дынями — всегда отборными, невероятно спелыми и вкусными. Жизнь в доме начинала бурлить. Женщины (в основном, конечно, бабушка) готовили плов, накрывали стол к обеду. А дядя Кямал вступал с дедом в разговор, который мне был очень интересен, так как обсуждали всё, от политики до практики жизни.
Постепенно к мужскому разговору присоединялись и женщины. А когда переходили к застолью, тут уже всем было весело и непринуждённо. Даже плов в такой компании мне казался вкуснее. После обеда была короткая пауза, за тем подавались фрукты, а ещё через час, на столе появлялся кипящий самовар и сладости.
В нашей большой семье была ещё одна интересная традиция. Как раз летом, пока мы были в Шуше, иногда из далёких районов к деду на собеседование родня привозила тех детей, которым предстояло в этот или на следующий год по окончании школы поступать в техникумы или ВУЗы. Часто это были очень дальние родственники. Но дед никому не отказывал. Иногда, поговорив, он сразу определял, чем надо заниматься молодому поколению, давал совет и наставления. А иногда его просили оставить у нас в доме будущих абитуриентов (чаще это были девочки), чтобы он мог их подготовить к экзаменам. Дед часто соглашался.
Я помню, как родственники привезли к нам дочь из Лачина, чтобы поступать в педагогический техникум в Шуше в это же лето. Дед занимался с нею. Её родители приезжали навещать её каждую неделю. К сожалению она провалила экзамен. И тогда они попросили взять её в Баку, чтобы подготовить к поступлению в институт. Дед не отказал и тут.
Хорошие добрые отношения складывались у нас со всеми соседями. В то время у нас не было своего телефона, а напротив нашего дома жила большая семья, у которых всегда можно было им воспользоваться, особенно, когда нам звонили из Баку. Иногда, чаще вечером, вдруг раздавались голоса, и нас вызывали на переговоры. Зато, когда бабушка планировала напечь хлеб в нашем тандыре, она с вечера предупреждала соседей, и те рано утром приходили к нам, чтобы испечь себе тоже.
Соседка по нижнему двору, тётя Зяри держала дойную корову. Поэтому, услышав, что она её доит, можно было забраться на забор и попросить её оставить нам молока или сделать сливки. Я всю жизнь помню запах этого парного молока и вкус этих сливок. А сосед, который жил за ней, дядя Ёлчу, держал пчёл, поэтому у нас всегда был мёд.
В нашем доме всегда были рады любому гостю. Помню, как приходил скромный, робкий дядя Джалил. Маленький, щуплый, лысый, с натруженными руками и вечно печальным выражением лица человек, лет сорока. У него было 6 детей. Младший родился шестипалым. Вся семья этого очень стеснялась.
У них был осел, благодаря которому семья имела дополнительный заработок, продавая дрова и ежевику, которые они собирали в горах. Для этого Джалил и приходил. Бабушка принимала его так же, как друзей деда. А еще она собирала для его детей вещи и вместе с гостинцами передавала им.
Каждый год приходилось что-нибудь ремонтировать в доме или во дворе. Для этого всегда приглашались мастера армяне, или Тигран или Герасим. Это были два отличных мастера. Они и камень могли класть и плотничать. И вообще, лучшими мастерами в Шуше считались армяне. Отношения между армянами и азербайджанцами в городе были всегда уважительными.
Город рос, и с водой, особенно на окраинах, в частных домах, которых было большинство, были проблемы. Помню вереницу очередей за водой из детей, старух, женщин (мужчины доставкой воды не занимались), с разной посудой, разных национальностей, на разных улицах. Все были дружны, помогали друг-другу.
Можно еще долго вспоминать всех соседей, знакомых. Но идея не в этом. Просто хотелось еще раз вспомнить о городе, который есть на карте, но который уже 20 лет недосягаем для тех, кто его населял. О его жителях, беженцах, вынужденных коротать свой век по чужим углам и судьба которых мало кому известна. О душе, которая стонет: Шуша! Люди!