Год её рождения стал самой чёрной страницей в истории огромного государства под названием СССР. И что говорить об одном, только что родившемся человеке, когда жернова истории ежедневно, ежечасно стали перемалывать миллионы человеческих судеб, куда, к моему прискорбию, попала и наша семья. В декабре 1937 года, к этому моменту маме было 10 месяцев от роду, когда по ложному доносу арестовали её отца.

Мамин папа, Михаил Сергеевич Аванесян, родился в 1904 году в Нагорном Карабахе, в Шуше, в большой и дружной, зажиточной семье. Его маму звали Екатериной Яковлевной. Его отец, Сергей, занимался торговлей. У деда было 4 сестры (Арфеня, Сима, Аракся, Анна) и брат Сурен. Когда в 1905 году стали обостряться межнациональные вопросы, друзья прадеда успели предупредить его, и он сумел вывезти всю семью из Шуши в Ашхабад.

Дальше их судьбы складывались по разному. Кто-то из них эмигрировал после революции 1917г. в Иран, кто-то в Аргентину. Мой дед, Михаил Сергеевич, каким-то неведомым для меня путём снова вернулся в Баку, где закончил технологический факультет Азербайджанского политехнического института им. М.Азизбекова и сразу стал заниматься геолого-разведовательным делом в нефтедобывающей отрасли. Как рассказывала бабушка, он был одним из самых талантливых специалистов, работающих в этом направлении. Благодаря чему к моменту ареста занимал должность главного геолога Азнефти.

Как мне рассказывала мама, именно она в 1955г. получала документы по реабилитации отца. Донос на моего деда написал один из его коллег, который был уже арестован. Ей было показано дело, в котором, как главный обвинительный довод, находилась запись с допроса: «Аванесян и Аракелян шушукались». Аракелян также был арестован. Тот же сотрудник, который показывал документы маме, подчеркнул, что изучив дело, он не нашёл никаких свидетельств того, что Михаил Сергеевич донёс на кого-либо или подписал ложные свидетельства. Тем не менее, ему был вынесен приговор в участии в троцкистско-зиновьевском блоке и назначено наказание в виде 5 лет принудительных работ. Осенью 1939 года его этапировали в Сибирь. Последняя открытка от него получена из г.Канск Красноярского края, датирована она 19.05.1940г.

К сожалению, нам с мамой не удалось восстановить связи со всеми родственниками деда. Я был знаком только с одной из его сестёр, Араксей Сергеевной, которой пришлось вернуться из Ирана в Москву, так как она вышла замуж за москвича ( Корнев Михаил Сергеевич). Мы находились несколько дней с мамой в Москве, в их квартире, при переезде сюда из Баку в феврале 1970г. Наверное, её нахождение здесь и сыграло некоторую роль в том, что мама решила переехать именно сюда. Но об этом позже..

Мамина мама, Зара Вартановна Тер-Нерсесян, родилась в Баку в 1907г. в семье фабриканта, купца 3-й гильдии (которому принадлежала кондитерская фабрика в Баку) и терской казачки, Евдокии Николаевны Сильченко, простой, малограмотной женщины, которую купец встретил в станице Павлодольская Ставропольского края, влюбился, добился разрешения от царя на церковный брак с казачкой и родились у них два сына и дочь (моя бабушка).

Бабушка училась в пансионе святой Нины в Баку. Её старший брат, Николай, пропал на полях Гражданской войны. Младший брат, Гавриил, был инженером, прожил до конца 70-х, однажды гостил у нас с мамой. После ареста мужа, бабушка работала в сельхоззаготконторе. После войны и до пенсии была заведующей детсадом. Воспитала двух дочерей, дала им высшее образование. Заботилась о нас, своих внуках. Похоронена в Коломне.

Вроде пишу о маме. Но вся её жизнь до конца была пронизана трагедией ранней потери отца. Одним из её первых детских воспоминаний был день последнего свидания с отцом в Баиловской тюрьме. Семье разрешили попрощаться с ним перед этапированием в Колымлаг. Она помнит, а ей тогда было 2,5 года, как они с мамой и сестрой идут по жаре, мать тащит её за руку, а она плачет, потому что у неё болит ножка. Самого свидания она не помнит. А её сестра, моя тётя, Инга Михайловна, которая была старше на 6 лет, помнила, как отец сказал им: «Зубы у меня целы, а почки отбиты».

Возникла угроза ареста её мамы, как жены врага народа. Кто-то посоветовал ей устроиться работать куда-нибудь подальше от Баку, чтобы не смогли найти. Она устроилась в сельхоззаготконтору. Девочки остались с малограмотной бабушкой, которую они очень любили всю жизнь. Их квартиру уплотнили, подселив к ним бухгалтершу из Баксовета. Денег на еду не хватало. А вскоре началась война.

Из воспоминаний о военных годах, мама помнила, как её сестра Инга на один из дней рождения сделали с бабушкой ей подарок — тряпичную куклу с головой из хлебного мякиша, с которой она долго играла. А на Новый Год помнит, как волшебство, подаренное ей яблоко. И ещё эпизод, как пришли люди, представившись работниками ЖЭКа, и демонтировали у них паркет в коридоре. И даже я ребёнком застал этот коридор с выкрашенными тёмными досками.

Мама очень хорошо помнит школу. Школа №133 была в здании, которое образовывало «колодец» нашего двора со стороны Телефонной улицы. Вход в школу был только оттуда. А жили по адресу улица Низами, д.137. В целом, мама вспоминает школу с любовью. Её ближайшей школьной подругой стала Эльмира Джафарова. Мама была капитаном школьной волейбольной команды. Параллельно занималась балетом и любила вспоминать про участие в кордебалете спектакля «Щелкунчик».

Но были и грустные воспоминания. Так, например, преподаватель Конституции, Николай Сергеевич (дети называли его Никсон), однажды зайдя в класс заявил, что не будет преподавать в классе, где учится дочь «врага народа», и мама была вынуждена выйти. А классный руководитель, дама среднего возраста по фамилии Аракелян, увидев, что у мамы появился комсомольский значок, заявила, что если бы знала, то не допустила бы этого.

Ещё будучи ученицей выпускного класса, в 1955г. произошла встреча мамы с моим отцом. Это было на рынке. Она выбирала морковку, а он искал ящик для посылки. Это была любовь с первого взгляда. Испугавшись внимания интересного мужчины, назвала ему номер другой школы. Но он нашёл её и стал красиво ухаживать. Он подготовил её к поступлению в институт, скоро стал опорой для дома. Старенькая мамина бабушка обожала его, как и все кругом.

Знакомство моего будущего деда со стороны папы, строгий нрав которого уважал весь Университет, где тот служил заведующим кафедрой иностранных языков, с моей бабушкой со стороны мамы, перед свадьбой в 1957г., проходило в доме у деда. Мама всю жизнь помнила, как хорошо он их принял. Да и в дальнейшем родители отца любили и баловали маму, словно отогревая её безотцовщину. Летние месяцы несколько лет подряд мама проводила в доме деда в Шуше. Оттуда дед с папой возили её показать Тбилиси, другие достопримечательности Нагорного Карабаха.

Дед своим авторитетом сразу добился разуплотнения квартиры на Низами 137. Вторая комната была освобождена и до моего рождения они жили там, тесно но дружно. Душой семьи была моя прабабушка, Евдокия Николаевна, которой тогда уже было под 90. Она умерла, когда мне исполнился год, в 1961 году. А пока, мама училась в педагогическом институте. Папа хоть и работал, но очень помогал маме учиться, следил чтобы не было больших «хвостов» и за подготовкой к экзаменам.

После моего рождения в 1960г. папу вскоре направили в командировку в Венгрию почти на год. А мама почти всё это время жила в квартире с его родителями. Она вспоминала, как дождавшись ухода деда на работу, могла себе позволить побеситься со мной, танцевать и петь. Всё это с доброго позволения свекрови, которая её очень любила. И мама сохранила любовь к ней на всю жизнь. По возвращении папы из Венгрии, родителям дали двухкомнатную квартиру в новом доме на окраине города, куда они вскоре и переехали.

Думаю, мама была плохо подготовлена к самостоятельной жизни с маленьким ребёнком на руках, с необходимостью вести хозяйство. Это ещё не говоря о том, к какому уровню требований привык мой отец. В доме родителей он привык к изысканной национальной кухне (с бабушкой в этом вопросе никто не мог сравниться), к накрахмаленным сорочкам, отутюженным пиджакам и брюкам, идеальному порядку в доме. Наверное, поэтому их корабль быстро дал трещину. И в 1965г. они расстались. А любила она его всю жизнь.

Оказавшись снова в родительском доме, где в то время проживала и сестра, Инга Михайловна, с двумя детьми, мама начала искать работу с возможностью получения служебного жилья. И вскоре такая нашлась. Мама получила должность заведующей детским садом и яслями в пригороде Баку, посёлке Сангачалы, в городке железнодорожников, которые в то время занимались реконструкцией путей.

Я хорошо помню, как параллельно с железной дорогой и близко к морю на рельсах в несколько рядов стояли вагончики, в двух из которых, пассажирского класса, располагался детский сад и ясли, а в множестве других, небольших товарных вагонах, жил персонал и рабочие железнодорожники. Ко всем вагонам были пристроены деревянные крылечки. Маме там тоже выделили половинку «теплушки» с печкой и туалетом на улице. Летом я жил там с мамой. С утра уходил с детсадовскими на море, на обед не возвращался, и только вечером, когда начинало темнеть, приходил в вагончик.

Мама на угольной печке жарила мне яичницу из 4-х яиц с украинским салом, которым её снабжала одна из воспитательниц, я наедался и сразу валился спать. А следующим утром снова брал своего надувного дельфина и весь день проводил на море. Плавать я не умел, море было мелкое, детей-сверстников было мало, взрослые, уходя с моря, строго говорили мне: «Далеко не заплывать!» Кстати, в первое же лето недалеко от вагончиков заложили фундамент для двух пятиэтажек. И на следующий год они были готовы. Маме дали 2-х комнатную квартиру.

Однако, жить там долго нам не пришлось. Как оказалось, мама наметила переезд в Москву. Она решила это, когда посещала в отпуске свою тётку, Араксю Сергеевну. И в этом ей помог Бог. По пути из Москвы ей пришлось ехать в купе с грудным ребёнком, который постоянно плакал. Она не выдержала и подошла к проводнице, чтобы найти место в другом купе. Проводница сказала, что в одном из них едет пожилой мужчина, к которому не пришли попутчики, и если он будет не против, то пусть переселяется.

Оказалось, этот человек, звали его Сурен Григорьевич, был главным архитектором Министерства обороны, он ехал в Баку с инспекцией. Когда мама рассказала ему свою историю и о желании переехать в Москву, он попросил номер телефона и сказал, что постарается помочь. Я помню этот вечер, когда раздался звонок и маме было предложено приехать в Москву, чтобы выбрать город для проживания: Дубна или Серпухов. Свой выбор мама сделала сразу, сказав, что выбирает ближайший от столицы. Им оказался Серпухов.

А дальше всё было как в кино. Был февраль 1970 года, уже после её дня рождения. Я сидел на уроке азербайджанского языка. В дверь постучали и попросили меня отпустить. Мы с няней прибежали домой, где посреди тюков и чемоданов сидели бабушка, тётя Инга и мама. Тётка поставила вопрос ребром, брать меня сразу или пока оставить в Баку. Бабушка предложила выслушать моё мнение. Я без раздумий сказал, что поеду с мамой. После чего все вскочили, похватали тюки и чемоданы и пешком побежали на вокзал, благо, он был от нас недалеко.

До последних дней для нас с мамой было загадкой, почему мы не помним ни минуты из этой поездки в Москву, которая длилась 48 часов. Ни соседей, ни разговоров, ни чем мы питались. Память об этом событии включается с момента, как нам объявляют о прибытии, и сообщают, что в Москве -32 градуса мороза. Нас встречала Аракся Сергеевна с внуком Игорем. И уже через час мы сидели у них в квартире на Хлебозаводском проезде, д.6/8. Гостили мы у них недолго, дня 3. Всё ждали смягчение морозов. Но не дождались и поехали на автобусе в Серпухов.

Автобус шёл до Тулы. Поэтому в Серпухове водитель быстро выбросил из багажного отделения наши тюки и чемоданы и оставил нас одних на заснеженной площади автовокзала, умчавшись вдаль. На улице было — 36. Ни одного человека, ни одной машины. Первая из них (помню, светлая 21-я «Волга»), промчалась мимо. Поэтому, когда на дороге появился Газ-69 с брезентовым верхом, мама вышла ему навстречу с распахнутыми руками. Водитель небольшого роста, с рыжими ресницами и бровями выскочил из машины с криком: «Что ты делаешь?» Мама строго крикнула в ответ: «Не видишь, ребёнок замерзает?» Через секунду я уже сидел в машине.

Водителя звали Женя. Когда он внёс в нашу большую пустую комнату в коммуналке на 1-м этаже наши вещи, мама, не увидев там ни одного предмета мебели, предложила мне сесть на пол и положить ноги на батарею, что я и сделал, а сама стала умолять Женю поехать в любой мебельный, чтобы купить хотя бы стулья. Помню, Женя отмахивался, говоря, что машина служебная и его ждёт начальник. Через час они вернулись с тремя стульями, журнальным столиком и одним креслом. Вечером соседи помогли найти в окрестностях железную кровать с сеткой и одну раскладушку. На следующий день нашли подобную вторую кровать.

Серпухов нам понравился сразу. Жили на Ногинке, Гражданская, д.2. Напротив школа, куда меня сразу приняли. Я учился в 3-м классе. Мама устроилась воспитателем в ПТУ, но далеко от дома, с неудобным графиком работы с 15 до 22.00. Поэтому, когда я приходил из школы, она выходила на работу. Пообедав и сделав уроки, я выходил на улицу и ждал, когда выйдут ребята со двора. Морозы слегка ослабели, поэтому мы катались на санках, на лыжах, которые мама мне принесла с проката. А потом приходил домой, ложился и слушал радио, которое висело на стене. И так засыпал.

Меня до сих пор поражает, как маме удалось так быстро адаптировать меня, в то время толстого неуклюжего ребёнка, да и самой приспособиться к новым условиям жизни. Лыжи на прокат она взяла и себе. Помню, как по вечерам мы выходили с ней на заснеженный в сугробах серпуховский двор и делали первые шаги на них. Уже, спустя несколько дней, мы выходили на поле, благо оно начиналось сразу за нашим домом, и шли по лыжне к деревне Бутурлино. Её и моя любовь к лыжным прогулкам сохранилась на всю жизнь.

Жизнь в Серпухове всего в течении 5-6 месяцев закалила нас и сделала сильнее. Почему-то мама не сразу приглянулась соседям. Поэтому в первый же сваренный ею куриный бульон «случайно» попало мыло. Но она не подняла шума. Когда из Баку пришла первая посылка с абрикосовым джемом, мама испекла пирог и угощала им всех соседей. Наш сосед, молодой парень лет 17-ти, Юра Зайцев, любил печь блины. Они у него получались красивыми, тонкими, ароматными. Мы с мамой сидели и наблюдали процесс, но угощенья не дождались. Но уже весной соседки души не чаяли в маме, так как любили петь, а с мамой в этом трудно было тягаться.

Но мама не планировала жить в Серпухове. Целью переезда было сменить не просто окружение. Надо сказать, что 70-е для Баку были лучшими годами, когда в красивом южном городе, полном замечательных ярких людей, парков, ресторанов, прекрасных театров и кинотеатров, в которых шли, наряду с нашими, как прекрасные франко-итальянские фильмы, так и классические балеты и оперы, никто особо не делил людей по национальности, вероисповеданию или другим признакам. Мама хотела лучшего будущего. Она была провидицей. Те трагические события, что случились в январе 90-го в Баку, и то, что мама своим решением о переезде спасла нашу семью — этому доказательство.

Забегая вперёд, хочу сразу сказать, что наш переезд в Серпухов стал началом, промежуточным лагерем для переезда в эти края маминой сестры, Аванесян Инги Михайловны и её двух дочек, Кати и Тины, а так же нашей бабушки, Зары Вартановны. Сестру с племянницами удалось поэтапно перевезти в Коломну в 1973 году, а бабушку в 1975-м. При этом, сначала мама руководила отсюда процессом «обмена» бабушкиной большой квартиры в центре Баку на 1-комнатную на окраине с доплатой. А потом затеяла обмен между соседом по двору в Серпухове, у которого была комната в коммуналке, на бабушкину однушку в Баку. И почти сразу осуществила обмен нашей комнаты и бабушкиной на однокомнатную изолированную квартиру в Серпухове, которая после возвращения со службы в армии досталась мне.

Мама любила Москву. Поэтому, когда наступило наше первое московское лето, в один прекрасный жаркий день, со мной за ручку, она вышла на станции метро Октябрьская, и мы двинулись в сторону от центра, заходя в разные школы. Она предлагала себя в качестве педагога. К исходу дня мы дошли до улицы Кравченко, это уже была окраина. Спросили у прохожего, нет ли рядом какой-нибудь школы, и нам показали вдали за пустошью на два здания, стоящими чуть в стороне от Ленинского проспекта. Несмотря на усталость, мы двинулись туда, и как оказалось, не напрасно.

Это была международная школа — интернат №69. Директор школы была на месте. Поговорив с мамой, она предложила ей младшие классы в качестве педагога и воспитателя, что предполагало круглосуточную 6-дневную рабочую неделю с возможностью проживания, без подмен. При этом, увидев меня, предложила и мне перейти в эту школу. И мама согласилась, ещё не предполагая, что её ждёт. Ей достался 3-й класс с более чем 40 учениками. Рассказать в подробностях о её приобретении, не удастся. Почитайте «Республику ШКИД»! С этого началась наша московская история.

Спустя две учебные четверти мама признала поражение. Есть некоторые её ученики, с которыми я до сих пор общаюсь. Им стыдно за своё поведение по сей день. Собираясь увольняться, мама предполагала забрать и меня. Но я настолько вжился в эту «республику», у меня появилось так много друзей там, что я наотрез отказался. А мама нашла себе ту педагогическую нишу, в которой прослужила до пенсии: система профтехобразования. И это была не министерская работа, а снова, как на линии фронта.

Её первая группа — это юноши 17-20 лет, приехавшие учиться в строительное ПТУ. Надо сказать, часть из них я помню, среди них было много достойных личностей. С ними я сходил в первый настоящий поход, узнал о культуризме и хороших книгах. Но это училище не предоставляло служебного жилья, и мама из-за скудности бюджета снимала комнату в избе (с «удобствами» на улице) в деревне Терёшково, которая находилась между метро Юго-Западная и районом Солнцево, куда метро ещё не провели. Я тоже там пожил, так как заболел «свинкой». Помню деда и бабку всё время сидящих возле печи, строгих, но красивых. На каждый мамин вопрос бабка отвечала: «Всё может быть». Это у нас с мамой осталось, как пароль, когда общались с «серыми» личностями.

Потом было ПТУ, куда она перешла из-за предоставляемой служебной площади, на улице Руставели, на другом конце Москвы. Но там были плохие условия для жизни, общий туалет и кухня. Поэтому мы по субботам и воскресеньям ездили в Серпухов. Помню, как на весенние каникулы мама повезла меня в Серпухов, купила 5 апельсинов и предупредила, чтобы я в день ел по одному. Когда, приехав, она отошла приготовить ужин, я уже доедал последний апельсин. Ни слова упрёка, никакого назидания я не получил.

Все годы обучения в интернате я считаю лучшими в детстве. Там действительно было интересно и весело. Нами, каждым из нас, занимались прекрасные учителя и воспитатели. А на выходные, когда я приходил домой, мама часто водила меня на концерты в большой или малый зал консерватории на скрипичные вечера, которые я обожал. Показала много раз и тем самым научила меня, как можно попасть в любой московский театр, дожидаясь «лишнего билетика».

Ещё в Баку у нас с мамой возникла традиция иногда по воскресеньям на обед ходить в ресторан «Интурист». На самом деле, таким образом, она хотела быстрее меня приучить к светским правилам поведения за столом. Хотя покушать я тоже любил. Переехав в Москву, она старалась сохранить наши традиции. Помню, как в один из воскресных дней мы пришли в ресторан «Националь», где мама заказала мне любимый мной «Бефстроганов», а себе чашечку кофе. Я конечно понимал, что она экономит на себе. Уходя, нам предложили взять с собой Берлинское печенье, которое мы ещё не пробовали. Оно оказалось восхитительным. С тех пор, пока его там пекли, мы нередко приходили за ним ко входу в ресторан, где стоял швейцар в ливрее, мама давала ему два рубля и он выносил нам пакет с ароматным печеньем.

У нас ни в Баку, ни позже в Москве дома не было телевизора. Наверное поэтому я так люблю читать книги)) Но в детстве меня это задевало. Я понимал, что отсутствие телевизора из-за нехватки денег. Мама этого не скрывала. Поэтому, когда она увидела первый выброшенный на свалку кем-то телевизор, она принесла его домой. Как раз в этот период шла олимпиада в Мюнхене, и я, включив его, большей частью с помощью кулаков, добился слабого звука и символического изображения. Но это было счастье для двоих.

Мы уже жили в общежитии на Ангарской, когда я заканчивал 8 классов, шёл 1975 год. К сожалению, интернат был 8-леткой. Надо было решать, где мне учиться дальше. Приехал папа из Баку. Мы втроём сидели за столом в нашей маленькой комнатушке, папа объяснял мне, что в Москве мне трудно будет учиться дальше. Что в Баку есть все условия, хорошие школы. Что меня подготовят к поступлению в Университет, где каждый знает моего деда, и я гарантированно туда поступлю. Я чувствовал, что даже мама разделяла логику отца. Но твёрдо сказал «нет». Спорить со мной не стали.

То, что я буду поступать в медучилище, мама приняла спокойно. Уже начались занятия, когда маму вызвал к себе директор ПТУ и сказал, что поскольку мы с ней проживаем в женском общежитии, то все проблемы маминых воспитанниц, связанных со случайной беременностью, будут списаны на меня. Мама всё поняла, пришла, объяснила мне новые обстоятельства и приняла гениальное решение: снять мне комнату в доме напротив. Знаю, как она переживала. По вечерам ходила вокруг дома и ждала, когда у меня на 8-м этаже загорится свет.

Мама постоянно поддерживала мою связь с отцом и бакинскими родственниками. Она очень любила родину и тосковала по ней. Вспоминаю, как однажды она выяснила, что к кому-то из её студентов в гости пришёл известный футболист, игрок «Нефтчи» Анатолий Банишевский. Она попросила его зайти к нам, чтобы я мог с ним пообщаться. Он пришёл к нам и, мне кажется, с удовольствием рассказывал мне какие-то подробности из жизни футболистов, отвечал на мои вопросы.

Зная, как тяжело мне ежедневно ездить из Бескудниково до Таганки и обратно на автобусе и метро, через год она сама нашла мне компаньона из числа своих воспитанников, который собирался снять комнату в центре города. В результате, мы с Юрой Бойко оказались в огромной комнате в коммунальной квартире прямо у метро Лермонтовская (Красные Ворота). Он ходил на подготовительные курсы в МАРХИ, а я доучивался в училище и целое лето и осень перед армией работал на скорой помощи в Склифе.

Пока я служил в армии, маме, наконец-то, в 1980 году удалось получить собственную 2-х комнатную квартиру в Большом Саввинском переулке, д.4. Вернувшись, я имел свою комнату. Мама с бабушкой собрали 200 рублей, одели меня и были счастливы, когда я поступил на рабфак ММСИ (3-й мед.). История моего поступления в институт где-то здесь описана (https://aliev-blog.ru/epopeya/). Она не позволяла мне расслабляться все 6 лет. Поэтому зарабатывать я мог только летом в стройотрядах. А поскольку уже на втором курсе я женился и жил в родительской квартире жены , деньги нужны были постоянно. И здесь тоже спасала мама.

Как-то раз она увидела на улице возле нашего дома восточного типа женщину и спросила её: «Вы армянка?» Та прошла мимо гордо, ничего не ответив. Потом она увидела её второй раз, задав тот же вопрос, и та ответила утвердительно. В разговоре мама сразу стала говорить о своих трудностях. А эта женщина, зовут её Луара Владимировна, в то время приезжала из Ленинакана в Москву в командировку, быстро выяснила, что мама живёт одна в 2-х комнатной квартире. Посмотрев квартиру, вердикт был вынесен мгновенно. И через неделю у мамы появились первые жильцы. Это были её первые дополнительные деньги, которыми она ещё долго делилась со мной. На дворе был 1983-й год.

Жить стало чуть легче, но тут развалился Союз. Мамино училище при фабрике им.Тельмана (гардинно-кружевное предприятие) стало терпеть убытки. Вместо зарплаты предлагали тюль. И тут мама не растерялась и забирая тюль, несла его к швеям, которые сшивали из него кухонные ламбрекены. Эти готовые изделия она относила на рынки, или приходя в крупные учреждения, оставляла для реализации кому-то из сотрудников, а потом приходила за деньгами. Ей нравилось заниматься бизнесом. Лет пять назад она мне говорила: «Эх, будь я на 10 лет моложе, я бы таким бизнесменом стала!»

Кто-то, прочитав этот текст, может подумать, что я больше говорю о материальном, о тяготах, нужде и способах выживания. Так и есть. Только вы узнали лишь о сотой части этих испытаний, которые пришлось преодолеть маме. И всю жизнь она вынуждена была бороться за своё и моё существование, почти в одиночестве, среди множества завистников и откровенных врагов. А те единицы, посланных ей Богом людей, были наградой за смелость и силу Духа.

На чём основывалась её сила? Прежде всего — это интересная генетическая ветвь. Её внешнее и внутреннее содержание были единым целым. Она была красивой женщиной с очень мощным интеллектом. Такое впечатление, что она училась всю жизнь. Два её диплома о высшем образовании тому подтверждение. Законченные педагогический и философский факультеты. До последних дней она читала только русскую и зарубежную классику, биографии и мемуары великих людей. Множество её записных книжек, простых листков бумаги в её арсенале испещрены цитатами и афоризмами с комментариями. Ни одно из политических событий не проходило без её внимания и анализа. Она очень не хотела, чтобы повторилась история её семьи.

Не могу тебе сказать: «Прощай». Говорю: «Прости». Знаю, ты победила! Горжусь тобой. Счастлив, что у меня такая мама. Я очень тебя люблю